Я слыхал, что американцы написали сценарий документального фильма о советской космической программе и послали его нашим специалистам на одобрение. И только на первую страницу текста те написали страниц десять замечаний и поправок. Мне тогда показалось, что это шутка. Но вот попалась в руки книга шведского поэта и доктора литературоведения Эрнста Брюннера о шведской же поэтессе Эдит Сёдергран, которую многие считают основоположником всей современной скандинавской поэзии, и я понял, что да, подобное возможно.

Нет, конечно, рекорд американских сценаристов по количеству ляпов повторить трудно, тем более, что речь идёт вовсе не о технических вопросах, в которых легко запутаться несведущему. Но тем не менее картинка получается впечатляющая. Для нас, русских, впечатляющая. Для шведского читателя, может, и нет, возможно, так он и представляет себе страну, где пьяницы ходят по улицам в обнимку с медведями. Ведь мать шведского экспрессионизма в поэзии прожила почти всю свою недолгую жизнь в Санкт-Петербурге.

И родилась Эдит в Петербурге, и училась в знаменитой Петришуле, где преподавание велось на немецком (кстати, большинство своих стихов родоначальница современной шведской поэзии написала тоже на языке Гёте), каждое лето жила на даче в наполовину русской Райволе (ныне Рощино), там и умерла от чахотки в возрасте тридцати одного года.

То есть писать об этой поэтессе, не окунаясь в русскую действительность того времени, невозможно. И Эрнст Брюннер постарался. Не знаю, откуда он черпал свои удивительные, если не сказать, безумные сведения о Российской империи, но они порой просто шокируют читателя, более сведущего, нежели утончённый любитель шведской поэзии.

Нет, конечно, у Брюннера пьяные русские в обнимку с медведями не ходят, да простят мне это преувеличение, но зато моются в тех же корытах, в которых кормят свиней. Посему, якобы, они не могут использовать мыло (про щёлок Брюннер, видать, не слыхал). Свинья ведь русскому всего дороже! Не из тех же источников черпала информацию гитлеровская пропаганда: «русские – свиньи»? Причём при наличии таких волшебных корыт они зачем-то ещё моются в банях, устроенных под навесом (моржи, наверное, все они прирождённые, или вправду медведи - зимой на морозе в открытой бане!). Автор, что, насмотрелся в Швеции на экзгибиционистов и вуайеристов, да подумал, а почему бы в России было не так? И в этих банях русские не умеют даже нагревать камни, которые сами же туда зачем-то натаскали. Мазохисты что ли? И зачем тогда такая баня?

А после описания бань с помывочными, доступными взгляду прохожего, не стоит удивляться тому, что эти русские живут под одной крышей со свиньями, кормящимися отбросами прямо под изображениями святого распятия. Шведский доктор литературоведения, видимо, что-то слышал про дома на Русском Севере, где крыша действительно была общей для жилой половины и для скотины. Ну, и дальше поэтическое воображение Брюннера дорисовало.

Вообще, полёт фантазии порой заводит автора очень далеко. У русского офицера Сергея Кустодиева дед погиб в отрядах мамелюков «во времена паши Египта» (тут даже переводчица ничего не смогла уточнить удивлённому читателю), а отец – «в Крымскую кампанию, ведь они все (Кустодиевы – И.К.) были с Кавказа, где смерть от старости не в чести». Следовало, конечно, уточнить за кого в Крымскую войну воевал черкес или чеченец Кустодиев, ну, да ладно, впереди нам предстоит ещё много чему удивиться.

И в самом деле, чего только не встретишь в прелюбопытнейшей книге шведского писателя: тут и донские казаки с красными лентами на шапках (прям будённовцы какие-то), разгоняющие в 1905 году демонстрантов (впрочем, здесь, возможно, согрешила переводчица, таким образом описав красный околыш фуражек), и орден Святого Георгия 5-й (!) степени, тут и жилистые русские мужики на станции «в красных форменных шароварах и с испанскими усами». Кого имел в виду автор, знает, видимо, только он сам, ну, ещё переводчица, которая тоже время от времени выдаёт перлы, упорно называя питерские конки омнибусами.

Но, по-моему, все рекорды идиотизма бьёт описанная автором картина пассажиров поезда линии Петербург-Выборг-Гельсингфорс, с матрасами и подушками терпеливо стоящих в очереди в станционный буфет. Они, что в казённые матрасы золото-бриллианты зашивали и потому боялись их оставить в вагоне вместе с чемоданами? Бог с ним, с барахлом, но зато драгоценности не украдут! Никак иначе я не могу объяснить подобную сцену. Или тут опять переводчица, фрекен (или фру) Любовь Сазонова постаралась? Хотя вряд ли, похоже, что просто господин Брюннер слабо представляет себе транспортную систему Петербурга и его окру̀ги, по мнению автора все трамвайные линии столицы Российской империи сходились в районе Фонтанки. Вот так, оказывается, Петербург спланирован Петром Первым - все дороги ведут на Фонтанку. Там, наверное, он и Петропавловскую крепость поставил! А почему бы, правда, не в этом болоте? Русские ведь мазохисты известные, неслучайно ведь они у Брюннера отмечают тридцатую годовщину падения Севастополя. Празднество какое! Наверное, и народные гуляния по этому поводу были, только автор забыл написать.

Но не в одном глубоком знании российской действительности «силён» автор, он ещё и выдающийся экономист. Видимо, хорошо его учили на уроках экономики в старших классах шведской школы. Наверное, был отличником. И в изложении вопросов предпринимательства Брюннеру, кажется, нет равных.

Поясняю. Папа поэтессы был инженером. Многие представляют, что такое инженер в дореволюционной России – специалист высокой квалификации, имеющий высшее образование (огромная редкость в то время) и хорошую зарплату. Однако у Эрнста Брюннера инженер Сёдергран таскает обрезки досок между верстаком и горой опилок или сколачивает ящики на деревообрабатывающем заводике, затем каким-то чудом переходит на производство запалов и казнозарядных винтовок. Не очень, видимо, оплачиваемая работа, поэтому, когда один «рабочий-активист» и швед по национальности предлагает инженеру трудоустройство на нефтеперерабатывающем заводе в Баку, Сёдергран с радостью соглашается. Наверное, Брюннер считает, что рабочий-активист на рубеже веков в царской России представлял из себя что-то вроде секретаря горкома партии или, может, главного советника мультимиллионера Нобеля. Ну как ещё иначе «рабочий-активист» становится директором некой «сепараторной фабрики»? Да он вообще универсал, как Фигаро, он тут, и он там. Ведь через несколько лет папа-Сёдергран уже в должности директора лесопилки через этого же «рабочего-активиста» хлопочет о крупном госконтракте! Вот так, многого мы не знали о царской России, оказывается, там рабочие заправляли такими делами, что голова кругом идёт! И чего только они потом революцию совершали? Дураки, наверное.

Хотя нет, понятно, русские жили-то как свиньи, видимо, хотели чего-то другого. А то ведь они, если верить автору, на обед ели тухлую рыбу с чёрным хлебом, в котором обязательно найдётся таракан, закапывали живьём мальчонку, чтобы остановить эпидемию холеры, а в Петропавловской крепости политических бросали в ямы с негашёной известью, чтобы она разъедала плоть до костей. И вообще они постоянно, особенно «женские голоса», требовали «Хлеба!», вероятно, забыв, что и так постоянно едят его с тараканами, питательно, однако, белок! Дикари-с!

В общем, осилив восемьдесят из двухсот восьмидесяти страниц шедевра шведской литературы, я сдался, жалко стало собственного времени. Лучше, подумал, напишу-ка про этот бред, может, хоть какая малая польза будет. Потому что читать такое, ну уж извините, всё равно, что штудировать советские газеты до завтрака. Хотя, переводчица во вступительной статье предлагает не заморачиваться поискам правды и вымысла, соответствий и несоответствий, ссылаясь на выбранный автором стиль – эмоциональный, сбивчивый рассказ от лица самой поэтессы. Это так, литературное произведение тем и отличается от научной работы, что позволяет определённые допуски, но тогда не надо лезть в детали, пиши о чувствах и цветочках, а уж о матрасах и рабочих-активистах, и тем более о такой т-аа-ллё-кк-ой и непаа-аня-ятной стране Россия дай другим рассказать.